I. ДОМ:

✔ Имя и фамилия:
1) Мартин Рут Моргенштайль (Марти, Март, etc),
2) Волчок (Сьюэлл Рут Моргенштайль, Сью, Сьюха, etc).

✔ Возраст:
16 лет

✔ Стая, комната:
• Змеи, 8 комната
• Отношения буду выяснять отдельно для каждого конкретного случая. Немного информации можно найти в конце биографии, а с теми, кто попал в Дом позднее, чем месяц назад, придётся знакомиться ин-гейм.
Коротко по сути: близнецы появились в Доме два месяца назад, около месяца назад выпали в Изнанку, где шлялись до нынешнего момента.
Марти в стаю не приняли. В первую очередь потому, что он с ходу не поладил со Ртутью, а потом не смог это «починить». А ещё он считает Стервятника «конкурентом», а что по этому поводу думает Стервятник – неизвестно. Сью приняли в Змеи почти сразу, а ещё Кот – его крёстный.

✔ Биография:

Начиналось всё замечательно: Мария Моргенштайль занималась оздоровительной гимнастикой, пила витаминки, прекрасно справлялась с послеродовой депрессией, много гуляла с коляской на свежем воздухе и нарадоваться не могла, какие спокойные и тихие у неё младенцы. Всё покатилось в «глухую рань», по выражению моложавой бабушки Александры, примерно семь-восемь месяцев спустя, когда у детей начали резаться зубы, и этими самыми тремя с половиной зубами на два рта они за несколько ночей изжевали вкровь губы-языки. Наблюдать, как дети со смехом и любопытством калечат себя (а потом и друг друга), не представляя, почему это плохо, ей пришлось ещё не один год. Даже долгожданное получение диагноза, что дало Марии определённость и товарищей по несчастью, облегчения особенного не принесло. Конечно, они такие не одни, да, с этим живут, но любая вещь, казалось бы безопасная, для мальков Моргенштайлей всё ещё могла обернуться серьёзными проблемами, а отлично зарекомендовавшая себя с самой Марией и многими поколениями её предков методика шлепков по заднице и подзатыльников оказалась совершенно бесполезной. Ну, а как что-то вообще объяснить дитю, которое ещё говорить-то не умеет ещё?
Худо-бедно. Искусывали пальцы – бинтовала, чтоб не до кости, тёрли глаза слишком усердно – в ход шли очки для плаванья. Научились ходить – о, непрекращающийся стресс. Каждое утро и каждый вечер Мария, нервно поджав губы, разглядывала и ощупывала отпрысков по очереди на предмет ссадин, синяков, любых-признаков-перелома-чего-угодно. Не содрал ли кто из них роговицу, не опухли ли суставы, на месте ли все зубы. Всё в доме пришлось убирать тщательнее, чем от любого другого несмышлёныша: безопасные розетки, заклеенные скотчем дверцы тумбочек, запертые комнаты, оклеенные поролоном углы. Еда, обязательно остуженная до температуры тела, чтобы слизистую рта не обожгло. Круглосуточный надзор, сиделка-медсестра, еженедельные походы к семейному врачу. И всё равно не удавалось исключить всего. Разумеется, не удавалось. Мария читала, что бывает хуже. Например, у детей могла бы быть, тьфу-тьфу, задержка развития, а передние зубы пришлось бы удалить, чтобы они языки не откусили себе напрочь. Но утешающего было мало.
Как-то неожиданно оказалось, что дети избалованы и эгоистичны в край. Мария так усердно выкладывалась в качестве телохранителя для своих отпрысков, что на воспитание высоких моральных ценностей сил и времени не хватало, проще было потакать капризам и тихо радоваться передышкам в беспрерывном, как она это видела, беспросветном побоище с результатами генетической рулетки. Сью по младости лет грешил тем, что сейчас бы назвали attention whore. Добиваться вожделенного внимания был готов чуть ли не любой ценой, легко переходил на тычки-шлепки-щипки-удары, немногим сложнее на более ощутимые и кровавые воздействия. Его близнеца лишние люди наоборот утомляли, и он использовал физическое насилие с ровно противоположной целью – оттолкнуть от себя.
Немногим позднее близнецы нашли новую игру – вместо того, чтобы бороться с нехваткой или избытком внимания всеми доступными способами, стоит всего лишь поменяться местами. Притвориться друг другом. Конечно, для этого пришлось немало поработать. И в том, чтобы научиться копировать поведение близняшки, и в том, чтобы регулярно доводить шрамы и ссадины до более-менее одинакового вида на обоих бестолочах. «Как думаешь, стоит сделать трафарет и обвести по коже фломастером, а потом уже работать ногтями?»
Для тех же целей разбойничающей малышнёй был заведён общий дневник. Первые записи в нём, правда, были весьма корявы, с трудом читаемы, а большей частью состояли из рисунков.
Тогда к ним окончательно переехала бабушка Александра и жёсткой костлявой рукой сгребла детей под свою опеку.
Мать не слишком возражала – к тому моменту она обросла не только детскими психологами, но и разного рода специалистами по измученным жизнью женщинам. Как показало время, самым ощутимым их влиянием стало перераспределение домашнего бюджета под новую статью расходов.
Марти в какой-то мере благодарен всей этой толпе взрослых непонятных людей, включая и мать, и бабушку, в какой-то – ненавидит их за то, что им удалось втолковать отпрыску необходимое, превратив его мир из одной большой игрушки в нечто, для жизни совершенно не пригодное. Смерть бабушки Александры этому поспособствовала тоже, наглядно проиллюстрировав клиническую картину инфаркта миокарда, первым и однозначным симптомом которого является боль.
Кажется, именно на похоронах в Марти окончательно закралась эта дрянь, изводившая его потом ежедневно чуть не месяц подряд, мешающая жить и развлекаться пуще всех сиделок, прокралась исподволь, прячась в тени первого «зачем я?». Март охотно отвлекался от этих мыслей, но так же легко они возвращались, делая его угрюмым и неразговорчивым.
Что будет, если Мартин умрёт? А если мама? Нет-нет, ну, вы о чём, это же ещё когда.. это, может, вообще.. А если Сью? Смертность, в том числе и собственная, прежде не то чтобы казавшаяся шуткой или байкой, но воспринимавшаяся примерно на том уровне, впервые, ещё и так внезапно проступила с безобразной отчётливостью. Все эти мысли. Моргенштайлю казалось тогда, он познал что-то особенное, пережил откровение, через которое проходят единицы. Не то чтобы он был рад.
Хотя Сью был в большей степени бабушкиным воспитанником, чем Марии, но быстро пришёл в себя и, казалось, забыл. Что смертен. А вот Марту до сих пор изредка, в особо поганые ночи видится серое, как асфальт, постаревшее лицо Марии с мокрыми, совсем заплывшими от влаги красными глазами. Сам Марти никогда не плакал, по крайней мере – от боли, зато видел мать в слезах множество раз. Но никогда – такой.

По совету одного из врачевателей душ людских, коих вокруг Марии развелось немерено, мальчишек спровадили в школу – взамен прежнему обучению на дому, в рамках программы социализации.
В первый же день Марту сломали руку.
И это было ожидаемо. И взрослых, и детей там заранее предупредили, что Моргентайли больны хитрой болячкой, что относиться к ним нужно осторожно, в случае чего – помочь, в случае чего посерьёзнее – отвести в медкабинет. Самих Моргенштайлей тоже снабдили подробными инструкциями, забыли разве что объяснить, как себя вести с другими детьми. Сью в этом особо не нуждался. Не потому, что умел, а потому, что глубоко клал на эти тонкости. А вот Март понятия не имел, что делать с этой толпой. Как разговаривать, о чём, как себя держать. За какие слова могут съездить по носу. Как на грех, ему было любопытно. Он сел в дальний угол, откуда видно весь класс, потихоньку изучая непривычную обстановку и жалея, что близняшка, как всегда, где-то пропадает. Позже выяснилось, что Сью отправился разведывать территорию, отвлёкся и залип, пытаясь уместить в замочную скважину кабинета химии все до одной спички, которые стянул из чьего-то кармана в раздевалке веселья ради.
Дети, заинтригованные и возмущённые особым отношением взрослых к странноватым чужакам, один из которых сейчас забился в угол и пырится на них во все глаза, поглядывали в ответ. Марту не пришлось больше ничего делать – это была банальная подножка по пути от галёрки к доске, ну, и очень неудачное падение. А может, и то, что ровно той же рукой Март, не задумываясь о высоких материях, зарядил обидчику в нос, как только поднялся на ноги. А на следующий день – гипсом, ничтоже сумняшеся. Так что с социализацией как-то сразу само собой не заладилось. Сью, как ни странно, повезло больше. Своеобразная игра в первенство, неожиданно обострившаяся, и разность характеров не позволили однокашникам воспринять Моргенштайлей единым целым, а загипсованная весь первый месяц Мартова рука – безбожно путать их между собой.
День на третий Моргенштайлям приставили «телохранителя» из старших классов, парня по имени Йохан. Что ему пообещали за это, Марти не спрашивал, а Сью не задумывался. Сью этот Йохан вообще сразу понравился… как и все прочие – няньки, сиделки, врачи, одноклассники. Марти понимал, что особого выбора не имеет. То есть, имеет, но сотрудничать выгоднее.
О, он даже не представлял, насколько. Оказалось, что Йохан из всех школьных предметов преуспевает в химии неспроста. Оказалось, у него много разных знакомых – тех, что приходят посмеяться и приносят деньги, и тех, что приносят что-то другое. Оказалось, что он ворует у отца-врача пустые рецепты. Оказалось, что Марти может быть ему полезен не только тем, что старается не доставлять проблем и держит рот на замке. Всё это обнаружилось не сразу, не одновременно и, в общем-то, не случайно, потому что Йохан осторожничал.
Постепенно, кое-как, методом проб и ошибок Марти и Сью учились общаться. Дома занятий толком не было, кроме учёбы и книг, а здесь – новый мир, разнообразный, колючий, холодный и красочный. Прогибаться под него было неприятно, оперировать им – забавно.
Они хотели бы проводить с Йоханом больше времени, по разным причинам, но оба. Мать не отпускала – они убегали, Сью по легкомыслию, Март – считая, что уже способен позаботиться о себе. И о близняшке, если что вдруг. У Йохана на «блат-хате» они первый раз попробовали алкоголь, сигареты и… прочие радости жизни. Сью нашёл круглую стеклянную бусину, закатившуюся за этажерку, когда одна из подружек хозяина квартиры порвала браслет, размазываясь по ковру под кислотой, и эта бусина легла в основу гадательного набора. Марти понял для себя, чем хотел бы заниматься в будущем, если, конечно, до него доживёт.
Мать психовала, закатывала истерики, сажала под домашний арест, придумывала новые и новые наказания, чтобы хоть как-то внушить детям нужную модель поведения, грозилась сдать то в психушку, то в детдом, то на опыты. Дома, где и без того последние годы находиться напрягало всё больше, стало как-то по-особому тяжко. В школе – не сильно лучше. Начать с того, что Сью тяготила бесполезная, по его мнению, зубрёжка, и то, что Марти в неё ударился с энтузиазмом, которого теперь не хватало на действительно стоящие занятия. А Марта ужасало, что Сью отлынивает от строительства будущего, потому что сам он не сможет вечно его подменять, особенно когда поступит на врача… если, конечно, они оба доживут до этого момента. Отношения с одноклассниками у Марта так и оставались натянутыми, а у Сью – испортились, за драки драли со всех участников, но мелкие гадости вроде спрятанных тетрадей отловить было сложнее. К примеру, после того, как один из близнецов спалился, что не различает запахи, кто-то выкрал из школьного кабинета химии реагент с самым мерзким из тамошнего ассортимента запашищем и обрызгал им мальчишкам рюкзаки и сменку. Обнаружилось, как и рассчитывали шутники, недостаточно быстро.
Сью жаловался взрослым. Март по-тихому мстил в ответ. После школы оба сливались хотя бы часок поторчать у Йохана. Сью читал хозяйские бульварные книжонки про гипноз и нумерологию, втихаря занюхивая рукавами йохановой рубашки и разбавляя сверкающий быт изумительного мира игрой в карты с проходными гостями – более проходными, чем он сам. Март надевал перчатки и шуровал вслед за Йоханом в глубь квартиры, в комнату за настенным ковром.
Так всё это и тянулось до одного воскресного дня ранней осени, когда Мария собрала две сумки вещей, взяла сыновей в охапку (Март едва успел отлучиться в уборную за заначкой Жизненно Необходимого) и… дальше была долгая дорога на чужой машине, полная вязкого молчания, которое безнадёжно резали вызывающе беспечные Сьюхины намурлыкивания. Март умом где-то понимал, что она устала, но досадовал. Сью считал, что его предали, ещё целых десять минут подряд после того, как за уходящей Марией закрылась входная дверь Дома, после чего взял на себя труд заинтересоваться, где это они оказались.

Их заселили в восьмую. Лишней кровати не было, но они и так всю жизнь ночевали в одной.
Марти… ну, он сначала вообще ничего не понял. Не понял ни Дома, ни Стаи, просто увидел, что здесь всё не как у людей. Впрочем, «как у людей» ему не нравилось и самому, а тут – он пока не мог определиться. А ещё оказалось, что Марти талантлив от природы, потому что только особенно одарённый ребёнок мог умудриться наступить вожаку Змей на больную мозоль до того, как ему поведали, что «Дом живёт стаями, а стаи – вожаками». Он-то наивно пролагал, что первостепенная задача для него – наколупать надёжных тайников для завезённого контрабандой добра. Он пробовал и пробовал всё исправить, и он действительно старался, «но всё не так, и всё не то, когда твоя девушка – лосось». Образ мышления Марта не то чтобы не допускал веры в явления за гранью реальности – просто не позволял к ним подступиться. Он прочёл достаточно строк разной степени научности и скептицизма, чтобы подсознательно искать везде перво-наперво простые и логичные объяснения. А то, что Дом нуждается в объяснении, ему сперва даже не приходило в голову, пока Сью не обмолвился о нём в том ключе, в котором его упоминали здешние долгожители. Всё, чего смог добиться Март за месяц – репутации человека, который, конечно, мудак и зануда, но за определённые авансы, желательно, в материальном эквиваленте, подгонит веществ из Наружности, а то и кое-какие медикаменты.
Сьюху, как ни странно, Дом принял почти сразу. Дом вошёл в полуязыческие Сьюхины мироощущения так естественно, будто пару минут назад оттуда вышел на покурить. Правила Змей, их манера поведения ему показались не обременительной обязаловкой, а занятной игрой, поддерживать которую было любопытно и всячески задорно. Даже на его гадательный набор, «сцй», здесь, за редким исключением, не косились, а в стае, куда его удивительным образом приняли чуть ли не в первые дни, так и вовсе… А Кот нарёк его Волчком. Традиция с кличками будоражила нестабильное сьюхино воображение и неслыханно бесила Марти. Ворчания близняшки грели Сью самолюбие: он принимал их за проявления ревности. Отчасти, впрочем, так и было. Времени прочувствовать неприязнь к себе, как к Змее, да и желания обращать внимание на такие мелочи, у Сью особенно не было. Он тусовался с теми, кто его терпел, гадал тем, кто хотел быть «обгаданным», бродил по коридорам, зачитываясь стенами, хотя смутно понимал, что делает это не совсем так, как принято.
Однажды случилось закономерное. Однажды Ежи был собак.
В смысле, волны Дома принесли к его берегу местной отравы, которую бодяжил, кажется, Стервятник. Сью до того не было особого дела, тем более, что отраву он получил практически задарма, а одиозная фигура Стервятника его впечатляла не сильнее прочих, чтобы отдельно его запоминать – ни сама по себе, ни в качестве вожака Третьей, ни в качестве человека, которого Март в общем дневнике близняшек называет «конкурентом», а порой, от избытка чувств, видать, «конкерунтом».
Однако оброненные будто вскользь предупреждения обещали что-то невообразимое. А таким следовало делиться с близняшкой. Не поймите превратно, все эти выяснения отношений, подмены местами, колкости Марта или потребительство Сью, маленькие взаимные подставы – это всё совершенно не мешало близнецам оставаться друг для друга самыми, пожалуй, значимыми людьми, играть в «рокировку» не только с целью насолить, но и ко взаимной пользе, ну, и ночевать в одной кровати (пара шумных ссор за место у стены и один показательный уход ночевать в коридоре – не в счёт). Кроме того, утром и перед сном – взаимный осмотр на предмет новых синяков, не дай боже переломов, а то и чего серьёзнее, потому что в Могильнике их ждут только раз в три дня.
Итак, пойло и невообразимое?
К удивлению Сью, Марти от предложения немедленно закинуться неопознанным крышесносом отказался. Что, в общем-то, неудивительно, потому что он в тот момент…
Очнувшись в Могильнике в паутине проводков, Марти вспомнит о том дне немногое. Том дне, когда Сью за обедом капнул ему какого-то стервятнического пойла, не обделив себя. Потому что последующие дни его памяти заполонит совершенная бессмыслица. Довольно много дней. И он даже не может сказать, сколько, потому что тогда ему не пришло в голову считать их.
Очнувшись в Могильнике, Марти проведёт в изоляции ещё порядка недели, пытаясь заново привыкнуть к тактильно глухому и потому хрупкому телу, потерявшему в подвижности и силе за время овощного лежания. Восстанавливая понемногу потерянный над телом контроль, он будет тоскливо изводить себя догадками, упрёками и надеждами, потому что к Сью, по словам Пауков, до сих пор не очнувшемуся после злополучной дозы «ебучего невообразимого». А в среду, перед тем, как выпустить Моргенштайля, наконец, обратно в Стаю, его палату обыщут, а его самого тщательно расспросят, не видел ли он близнеца.
Потому что Сью пропал.

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

✔ Характер:
Прежде всего придётся сказать о паре черт, присущих примерно в равной степени как Марту, так и Сью. Сказать с большим сожалением, которого ни один из них в должной мере не испытывает по этому поводу. Для детей с синдромом Бильмонда это не просто частый исход – это норма: эгоцентричность, порождённая гипертрофированной опекой родителей (в кои-то веки не на пустом месте), и весьма ущербное чувство сострадания – сложно даже представить себе, что такое физическая боль, если никогда не испытывал подобного, куда уж перенести эту модель на других?

Сью – чудо-ребёнок в состоянии постоянного изумления, глубинного такого, радостного, с широко распахнутыми глазами и восхищёнными вздохами. Не поймёшь, косит он под дурачка или на самом деле без царя в голове и, к тому же, с памятью золотой рыбки. Пятилетнего напоминает чем-то - крайне общительный любопытный клоп с непрекращающимся потоком вопросов, всюду лезет и нигде не может пройти мимо. Капризный, но ласковый, правда, эту доброжелательность ко всем без исключения едва ли стоит воспринимать на свой счёт. Сью плохо привязывается к конкретным людям, потому что любит всех как составляющие этого всячески прекрасного мира. Отношения с Марти, правда, на порядок сложнее, тут и взаимовыручка, и колоссальная привязанность, свойственная только близнецам, и игры в «поменяться местами», и ядерное соперничество, отдельные забеги которого заканчиваются громкими истериками с порчей имущества. То есть – да, как и всех, Сью можно вывести из себя, особенно если знать, куда давить.
Практически не ест, потому что не любит еду. Вообще. В принципе. Что можно понять: из-за врождённого отсутствия обоняния почти вся еда кажется пресной или имеет для близняшек не те вкусовые оттенки, что для других. Несмотря на это, способен готовить от «неплохо» до «божественно» - феномен, не поддающийся логическому объяснению. Марти считает, что это наследственное.
Сью много жестикулирует, он неусидчивый, подвижный, шумный, эмоциональный, целыми пачками выдаёт нечленораздельные восклицания, перемежая междометия неожиданными вкраплениями отборно грязной ругани. Слегка картавит, что заметнее, если мальчишка взволнован.
Не то чтобы не способен продумывать действия наперёд – не видит необходимости, многое делает спонтанно, импровизируя по ходу, чем раздражает и порой пугает близняшку. Ему в тягость ограничения, расписания, правила, подстраивается он под них весьма неохотно, только если не может вывернуться, для чего без зазрения совести пользуется любой помощью, в первую очередь – помощью Марти. Конечно, если в этот момент тот не «строит из себя мудака». Склонен сесть благодетелю на шею и ноги свесить.
Много врёт по поводу и без, вдохновенно, естественно и бездумно. Несмотря на это, сам довольно легковерен.
Что касается религии – Сью не исповедует ничего определённого, но его мир населён неорганическими тварями, одушевлён и полон нелинейной логики.
Увлекается музыкой и поэзией, немного - живописью, средненько рисует сам, очень здорово поёт.
Быстро пьянеет, не прочь закинуться психоделиками, но его близняшка этот момент в меру сил контролирует.
Гадает на наборе камешков, цветных стекляшек, перьев и косточек, который называет «сцй» - сам когда-то придумал, сам тщательно подбирал «инструментарий», кое-что и вырезал самостоятельно.
Вуайерист.

Марти подозрителен, недоверчив ко всем, кроме «своих», которых тоже перепроверить не преминёт. На всякий случай. Как ни странно, привязывается немного проще и крепче, чем Сью, и, в отличие от близняшки, старается быть полезен тем, кого подпустил к себе. Если обстоятельства будут вынуждать к предательству, сначала переберёт все прочие варианты, в любом случае – принудителю постарается насолить в отместку. Ну, и вывернуть дело в свою пользу.
Жадно учится. Вообще жаден до информации, а если речь идёт о «чужих», то и до вещей, и до людей. Ревнив. Агрессивен. Большей частью рационален.
Яростно интересуется химией и медициной – это приоритетные области, знания Марти в них, надо сказать, довольно неравномерные. Медкарта Моргенштайля на карьере врача практически ставит крест, но может быть когда-нибудь в другом городе, если умело скрывать… и если Марти доживёт, то обязательно попробует. К религии относится холодно, позиционирует себя как атеиста, хотя является, по сути, агностиком. Собранный, довольно расчётлив, мстителен в зависимости от того, насколько сильно его задели, злопамятен, что даёт почву для существования одной из гаденьких привычек - откладывать возмездие на потом, когда уже и не ожидаешь.
Всегда точно знает, чего хочет, но ещё не всегда умеет ради достижения желаемого вовремя придерживать едкие комментарии.
К еде относится равнодушно, хотя охотнее сожрёт что-то красивое формой и цветастое, чем аморфное и бледное, но и такое потребит, если выбора не оставить, потому что привык питаться по часам. Только птицу не ест, ни в каком виде. Вообще, относится к своему здоровью слегка параноидально, к здоровью близняшки – за компанию. Боится смерти, боится стать калекой, боится будущего. Потому склонен в обществе инвалидов себя чувствовать неуютно.
Мало улыбается и экономит энергию на бессмысленных движениях. Не испытывает необходимости смотреть на собеседника при разговоре. Умеет передвигаться беззвучно, говорить предпочитает негромко, смеётся тихо, в бешенстве переходит на шёпот.
Курит.

✔ Внешность:
Олли Барбиери
Рост 170, телосложение худощавое.
Недлинные тёмные волосы слегка курчавятся беспорядочными прядками, брови светлее и кажутся не то побитыми молью, не то уродливо выщипанными (ночью каким-нибудь барабашкой), но если прислюнить и пригладить, то жить можно. Другое дело – кто этим будет заниматься? Глаза очень светлые, в зависимости от освещения в них больше то голубого, то серого, по краю радужки идёт тёмный ободок. На подбородке по-юношески округлого лица обозначается ямочка, которая через года грозит придать лицу мужественности, а сейчас скорее даёт повод для умиления женщинам бальзаковского возраста и теребит их материнские инстинкты. Кончик прямого носа сильно скошен вверх, так что ноздри видны почти с любого ракурса во всей, так сказать, красе. Моргенштайля это не красит, хотя улыбка всегда смягчает этот эффект, отвлекая внимание. В общем и целом, лицо оставляет ощущение некоторой инфантильности, хотя, конечно, впечатление зависит от освещения, ракурса и выражения этого самого лица.
Плечи покатые и чуть сутулые. Ладони и ступни небольшие, аккуратные, пальцы недлинные, кончики их, как хироманты говорят, квадратные, ногти коротко острижены. Ноги, пожалуй, коротковаты для таких пропорций.
Шрамы. Их много, и если бы не заживало всё как на собаке, было бы куда больше. Они разные, от чуть заметных уже следов на губах до грубых бесформенных бугров на коленях, локтях и костяшках пальцев. Во множестве – помельче, россыпью по телу, кое-где посвежее, кое-где почти сошедшие. Стопы все в пятнах от расчёсанных до мяса комариных укусов и натёртых обувью мозолей. Все новые царапины с чем-нибудь обеззараживающим наготове дотошно дублируются на более аккуратного братца. Вернее, так было до последнего попадания в Могильник.
Одежду (как-то так само сложилось) носят немного больших размеров, чем нужно, что вместе с формой лица работает на образ пухлячка.

✔ Заболевание:

Синдром Бильмонда

Синдром Бильмонда – результат генетически обусловленной мутации, связанной с недоразвитостью нервных окончаний. Такие больные не чувствуют боли, не ощущают тепло, холод, голод, позывы на опорожнение кишечника и мочевого пузыря. Но основные анализаторы у таких больных не повреждены, они способны прекрасно все слышать и видеть вокруг себя. По некоторым данным, у них также отсутствует обоняние (передача импульсов от рецепторов носа в головной мозг также осуществляется через канал Nav1.7, обонятельные рецепторы могут уловить запах, но из-за дефекта в структуре канала информация не поступает в высшие отделы и не может быть проанализирована; обоняние также тесно связано со вкусом, поэтому ученые подозревают, что дефект канала Nav1.7 может повлиять не только на ощущение боли и обоняние, но и на вкусовую чувствительность).
Люди с синдромом Бильмонда имеют также и определенные психологические нарушения. Если диагноз выставлен ребенку еще в раннем детстве, то родители сильно опекают такого ребенка, в результате чего у ребенка формируется определенные черты характера и он с трудом адаптируется к новым условиям, без помощи родителей не способен оставаться надолго. В старшем возрасте дети становятся эгоцентричными, агрессивными, капризными, у них отсутствует чувство сострадания к окружающим, так как они не знакомы с болью и с тем, какие страдания она может приносить окружающим.

Близняшки чувствуют прикосновения (как давление на кожу), могут тактильно отличать острое от тупого, ощущают зуд и щекотку. Не чувствуют – любых проявлений боли, температур, голода, позывов в туалет.

✔ Дополнительная информация:
Март имеет привычку оглаживать собственные руки-ноги-лицо кончиками пальцев. Иногда это помогает вовремя заметить ранение. Чаще – просто странно смотрится.
Сью хочет проколоть ухо, зачем – не может объяснить даже себе.
Март много читает, в основном его литературный рацион составляют статьи и учебники по химии и медицине.
Сью читает мало, большей частью мифы, легенды и пособия по разным гаданиям, зато много рисует. Довольно посредственно, надо сказать.
Марти хочет стать врачом, предпочтительно нейрохирургом.
Сью не задумывается о собственном будущем, потому что всё можно изменить за две минуты.
Марти может синтезировать у вас в подвале довольно хреновое ЛСД, если вы дадите ему необходимое оборудование, материалы, резиновые перчатки и клятвенные заверения, что через полчаса не нагрянут копы. Но, скорее всего, не станет этого делать.
Сью может предсказать вам грядущее. Правда, чаще всего слишком расплывчато, чтобы вы смогли его изменить или приблизить, да и вообще понять, стоит ли барахтаться. Но он, скорее всего, всё равно предложит.
Марти иногда боится, что Сью умрёт.
Сью иногда боится, что Марти его разлюбит.
Оба ведут один дневник на двоих.

Думаю, стоит упомянуть некоторые вещи, которые Моргенштайльи сумели протащить в Дом. Часть этих вещей принадлежит к той категории, оставшись без которой, можно потом очень нехорошо загреметь в больничку: например, наручные часы с будильником, немецкий электронный термометр (из жёлтого пластика, без стекла и ртути, водонепроницаемый, с футляром), маленькое зеркало в пластиковом корпусе с защёлкивающейся крышкой. Другая часть этих вещей запрещена к обороту в большинстве стран. Март протащил их под одеждой в тканевом поясе со множеством кармашков, который завёл привычку прятать в уборной, когда мать второй раз пообещала, что скоро сдаст детишек санитарам. Среди «богатства» есть классические марки, DMT, три коробка гаша, мята, кое-что слабительное, мочегонное и снотворное.

✔ Пробный пост:
будет чуть позже

II. НАРУЖНОСТЬ:

✔ Связь с Вами:
ICQ587644183

✔ Частота посещения:
Систематический тормоз. От ежесуточного до раза в неделю, с уклоном к первому.

✔ Опыт игры:
С 2009 года с перерывами.